Мы сидим на лавке вдвоем. Слабо льется призрачный свет фонаря, тревожно шумят тенистые кусты акаций. Может быть, впервые, ты рассказываешь мне о том, как тебе тяжело слезть с иглы. Я слушаю. Ты смотришь на меня своими желтыми глазами, такая бледная, и говоришь, теребя в руках мою нервную ладонь. Тебе нужен человек, который заперся бы с тобой в одном доме, под одной крышей, и ждал. Может быть, месяц, а может быть и два с половиной… При этом ты слегка отводишь взгляд, потому, что итак все ясно. Два с половиной месяца - срок. Срок моего здесь пребывания. Именно два с половиной. Все лето. Ты ежишься от зябкого ветра. Потом быстро отпускаешь мою ладонь и пихаешь меня вбок. Это значит- на балкон вышел мой дед. Пора домой, мы итак засиделись тут. Оборачиваюсь- на темном фоне балкона мерцает сигаретный огонек. У меня есть две с половиной минуты. Я думаю о глупостях- о том, например, что два с половиной месяца с тобой под одной крышей- это Ад. О том, что придется бросить такую интересную компанию, придется рано уходить и поздно приходить домой, выслушивая упреки бабушки и ворчание деда, солидно дымящего папиросой. А ты мне веришь. Ты думаешь, что значишь для меня немного больше, чем я думаю, ты для меня значишь. А я думаю о глупостях: о том, что у меня сдача экзамена по вождению, о том, что мне будет скучно. А ты ждешь. Нас, наверное, впервые оставили вдвоем. Обычно целая компания, шумная, и немного навязчивая постоянно предупреждает неловкие паузы молчания. Я тебя боюсь. Ты сумасшедшая, и странно- нежная. Твои, обычно наглые глаза, на этот раз растерянно сощурены. И , конечно, мне страшно, от того, что ты можешь сделать со мной. Поэтому, я обрываю все желания и все добрые побуждения: я ..слишком легка на подъем и слишком боюсь искушения. И никак не могу подобрать слова, что бы вежливо тебе отказать. Наконец, выдыхаю:
- Извини, солнце, но это ведь не от меня зависит. К тому же, что я о тебе знаю? Не так много. Мне даже нельзя будет объяснить предкам, куда я хожу, и где пропадаю- ведь они тебя тоже не знают. Я тебе, конечно, друг и желаю добра, но…- при этом я беспомощно кошусь на балкон. Может быть, дед уже докурил, и сейчас произнесет спасительное : "Быстро домой, что за ночные посиделки!"
- Спасибо, Маш. Я пойду тогда.
Ты встаешь, резковато мотнув головой. На щеках блестят капли. Я вздрагиваю, как от пощечины. Ты уходишь, даже убегаешь. А ведь ты так боишься темных переулков… Я сижу в жарком оцепенении. Мне больно. Чувствительность эгоистки. Только что, отказала тебе в жизненном решении, а теперь беспокоюсь за то, как ты дойдешь. Меня сильно трогают мелочи. И я иду домой, еще не зная, еще смутно чувствуя, что произошло что-то нехорошее. Я даже не понимаю, что я предала. Впервые, наверное, из-за вечной своей трусости.
А ты уже никогда не узнаешь, какой мукой будет все оставшееся лето. Ты еще увидишь меня- я буду приходить к вам с Шуриком, приносить клубнику из сада и шутя гладить тебя по русому ежику волос. Я буду жадно курить и шуметь, скрывая неловкость. А ты будешь смотреть своими чужими, желтыми глазами и молчать.
В предпоследний день августа я сижу на подоконнике вашей квартиры. Сегодня, я уезжаю - чемоданы собраны, билет куплен. Завтра, рано утром, я буду дома, в далеком сибирском городе. Домашние наверняка нервничают, потому, что уже вечер. Мне наплевать, я снова ищу слова, что бы сказать главное, чтобы попрощаться. Я дрожу.
- Я знаю, что ошиблась. Я знаю, как сильно. Но если бы ты…смогла простить. А если нет, то просто знай - я тебе друг. Пускай безвольный и трусливый. Но друг…(мой голос обрывается, и я отворачиваюсь).
- Я тебе не верю. Даже не из-за того случая. Не потому, что ты отказала. Просто не верю. Прости. - говоришь ты непривычно хрипло.
Я рывком распахиваю дверь, сшибаю испуганного Шурика и качусь вниз по длинной бетонной лестнице, так и забыв сказать "Прощай". Мелькают остановки, 40 минут поездки в душном салоне автобуса. Я выслушиваю порцию облегченной ругани. А потом еду в аэропорт на тряском авто. Глубокая ночь, дед устало крутит баранку. Я сплю на заднем сидении, поджав ноги и уткнувшись лицом в жесткий чемодан. Я плачу, потому, что первый раз понимаю, что же я натворила. И первый раз мою искренность отвергают, не прощая.
А потом, уже зимой, мне говорят, что ты умерла. Тонкая желтоглазая девчонка, преданный мною друг.
- Пере- дозировка. - сказал голос в трубке. Равнодушно, как о пустяке.
Мои спутанные вопросы произвели невеселый смех:
- Эх, да что ты привязалась к этой наркоманке? Ах, ну да…ты же ее, вроде бы, знала. У нее только и были ты и Шурик. Он сейчас в больнице. Аппендицит.
Я слушала, беззвучно плача. У меня был срыв. Вы все и знать не могли, как оказалась права ты, думая, когда-то, что ты значишь для меня немного больше, чем я думаю, что ты значишь. И все до конца не могу я поверить, что тебя уже нет. Все так же летом, брожу по ночному городу, с извечно упирающейся под каждым кустом собакой. Все верю, что ты сейчас выскочишь откуда-нибудь справа, из сиреневых зарослей, и засмеешься, наблюдая за испуганной мной. Ангелы не обижаются, их души чисты и беззаботны. Они далеки от земной суеты, так же, как я от тебя тем лунным вечером, когда под светом неяркого фонаря и сверкающих звезд все казалось таким чистым, и таким настоящим.
-=YellowW=-